Чайник чая и два лагмана суйру с драматургом Олжасом Жанайдаровым

Я это пишу, само собой, потому что Олжас сейчас ого-го. Я между строк хочу мысль положить о том, что я то его десять лет уже знаю. Он ещё драматургом не был, а мы в одной комнате жили с ним на фестивале в Липках в 2006. Кто бы подумать мог. Нет, проза вдумчивая. Он тогда роман предоставил. Ну, мы критиковали, конечно, кажется, даже не все до конца дочитали. Там целиком некогда читать. Ну, мы, само собой, друзья. Я как в Москву приеду, мы один раз встречались с ним за это время в кафе. Он такой интеллигентный. Мне надо было эмоции слить от Русской премии. Там особо не кому было. Все занятые. Я его пригласил в кафе. Мы вспомнили семинаристов. Не всех. Всех что-то и не вспомнили. И вот Олжас вляпался в скандал с самими властями там, у себя, в России, чуть ли не с попами. Вот мы с ним (я диктофон не взял, так что своими словами расскажу), сидим и едим лагман сейчас в Парадайсе на восточной объездной. И это никакая не Москва, это теперь у нас тоже таки взрослые наименования есть. И вот Олжас рассказывает, что эту пьесу «Душа подушки» после запрета этого ридинга начинают качать с сайта. Он говорит счётчик пошёл, пошёл, пошёл, со скоростью бензина в заправочной колонке. Это метафорически и это я сам добавил к его словам. Он смеётся сидит. Я вот не читал, в новостях следил. Меня не было в этом счётчике, мне пьесы плохо даются к прочтению. Кажутся недопрозой. Бесконечным диалогом. К сожалению До этого я ещё начитался про Голощёкина и про два миллиона. Перед показом я «Джут» скачал и прочитал, и сперва тема детей мне в который раз показалась спекулятивной, уже невозможно, но потом, думаю, но а терять-то больше нечего, вообще нечего, я и сам Москву не люблю, и мне понравилось, как Олжас, который там 20 лет прожил, смог так к ней боком повернуться. Ругать Москву я люблю и сам. И я читал и дочитал.

На следующий день был прогон и я поэтому накануне и прочитал. И вот я сижу и думаю, после спектакля. А мы едим лагман и я записываю интервью в мозг и лапша не мешает мне это делать. Профессионализм, знаете ли. Я же тоже журналист. Правда, самозванец.

 

Поэтому прямую речь как -то не вставишь везде. А в доказательство подлинности фигуры Олжаса Жанайдарова, пъющего передо мной чай с молоком, я выложу фотку страницы с автографом мне.

Так вот, о спектакле «Джут» мы тоже говорили. Смотрел я вчера «Аккомпаниаторшу» в первый раз Берберовой в постановке Анны Зиновьевой и в исполнении сами знаете кого.

 

Я его спрашиваю, вот ты, Олжас, значит разделяешь точку зрения Павла Руднева, который считает, что академический театр способен работать с новой драмой?

А Олжас говорит — да, непременно и он мне говорит, ты запиши, Юра, этот мой термин - «зона комфорта». Мне кажется, что театр выходит при этом из зоны комфорта. Что он способен, если хочет сам. А захотел он сам. Дозвонился. Договорился. Сразу предупредил. Олжас согласился. Экперимент. Режиссер волен. Пьеса только основа. Я хотел бы видеть, как «Джут» поставили бы в других театрах тоже. Экскюзивных прав не давал.

 

Ты доволен, говорю спектаклем?

Да, кстати, в слове эксклюзивных я там «л» пропустил выше.

Ты доволен сам? Да, говорит. Я доволен и я думал о том, что пьесу как раз в Казахстане интересно было бы поставить. (Когда писал он уже думал). Преследовал такую цель. Казахстан. Ещё он говорит: я доволен резонансом. Уже говорят о спектакле.

 

А я думаю. Написать или выждать?

Я честно плакал, мне было больно в тот момент. Настоящее было. Или, вот так скажу: настоящее тоже было. Потому что я против выбрасывания сцен из пьесы, которые рушат связи сюжета. Я понимаю, почему некоторые зрители не понимают. И не поймут. К тому же я привык к микроскопной оптике, к зазубреннности и голым проводам эмоций спектаклей новой драмы в постановке театров новой драмы.

 

Я говорю Олжасу: а ты не боишься, что в ходе этого эксперимента академический театр высосет из пьесы всю твою новую драму как пылесос и оставит там Дядю Ваню у разбитого корыта? А он говорит — нет. Не боюсь. И видно даже, что не боится. Спокойно ест себе лагман. А у него очки такие флегматичные слегка до сильного. Вообще Олжас симпатичный. Воплощение казахской интеллигенции для меня. Я всегда себя рядом с ним чувствую недорусским в плане осанки, воспитанности и особенно речевого потока.

 

И вот я с ним жую этот лагман, и мы жуем его в такт и я соглашаюсь, что этот эксперимент важен в первую очередь для понимания самих нас. Что это, наверное, часть таланта драматурга, уметь надавить на нужную кнопку, пусть и не той глубиной нажатия, которую я вообразил себе и некоторые другие зрители, я думаю. Но я ведь реально плакал. А я не часто плачу в театре. Хотел сейчас вот даже красиво приписать, что «плакал в последний раз в театре, когда куртку в гардеробе потерял», но это будет враньё. А тут вранья я не пишу. Так вот, о Берберовой.

Хотя здесь выше и так о Берберовой слишком достаточно.

Олжас, приезжай к нам. Я знаю, ты ещё не уехал, сегодня премьера, но ты приезжай.